Мне всегда казалось, что в поездах есть что-то зловещее. Поезд, разрезающий пустоту провинциального полотна. Поезд, без конца выдыхающий пар и изредка брызгающий электричеством. Поезд, чей внутренний жар и герметичность так сильно контрастируют с разворачивающейся далью. Поезд-пенетратор. Поезд-котел. Поезд-темница. 

Поезд – это всегда что-то земное, смертное. Даже высокие скорости не позволяют поезду оторваться от земли, и потому поезд, словно левиафан, обречен гоняться по пути за своим же хвостом – ведь траектория предопределена, задана рельсами и, потому, конечна.

Поезд вмещает в себя телесность высокой концентрации. Люди дышат и душат своим присутствием, они потеют и пахнут, пачкают одежду и постельное белье. Люди слишком близко друг к другу. Когда тел становится так много, индивидуальные умы, сердца и души (они существуют?) в ужасе прячутся. Плоть ведь всегда плотнее. 

Поезд – это мусорная свалка, нет, даже кухонное помойное ведро. Жирная фольга от курицы, яичная скорлупа в ошметках недоваренного белке, скользкие пакеты от соленых огурцов, липкие пивные бутылки – все это держится и копится внутри от остановки до остановки.

Поезд – это расплата. В чем, казалось бы, повинны пассажиры, которые вынуждены ютиться на поездных нарах? В том, что они хотят обмануть расстояние, оградив себя от фактичного опыта странствия. Их путь – от одной ли сверкающей столицы до другой, из мегаполиса в глубинку, из гетто в концентрационный лагерь – избегает контакта с теми населенными пунктами, чью землю он насилует. Пассажир избирателен, претенциозен, он хочет избежать многих промежуточных мест, которые предназначаются ему самим маршрутом. Он равнодушен, а равнодушие накладывают вину.

Поезд – это торжество плоской линейной логики и евклидовой планиметрии. Движение от точки до точки. Плоский – это простой, ограниченный, даже пошлый. Плоскость – базовая искусственная категория всякой материи. В плоскость не умещается ни взгляд, ни вздох, не мысль. Плоскость все сжимает, лишает объема, равняет с землей.

Поезд – притон для эксгибиционистов. Ячейка купе или плацкарта создана для того, чтобы подталкивать незнакомых людей к разоблачению. Знаменитый комплекс попутчика – желание разделить все свои тайны с первым встречным – легко и непринужденно становится осязаем. Хрупкие перегородки купе разрываются от количества разыгрываемых одновременно драм. Это порно-театр, в котором актеры и есть зрители.

Поезд – это промискуитет, групповой one-night stand. Люди выходят из поезда помятыми, взъерошенными, неловко прощаются друг с другом. Всем как-то немножко стыдно – за себя вчерашнего, за себя сегодняшнего, друг за друга, и потому не хочется смотреть друг другу в глаза.

Поезд – это ситуация, в которой преумножаются сущности и раздуваются печали. Обсуждение цен на хлеб перерастает в вопросы о христианском милосердии. Там и до экзистенциальных вопросов недалеко. Одиноко согнувшаяся березка непременно напомнит о первой любви, которая вдруг является в образе Беатриче.

Поезд – не рай, не ад, не чистилище. Поезд – это модель обывательской жизни со всей ее быстротечностью. Тот самый прыжок из пизды в могилу. Резкий толчок, выброс в свет, раскачивается, ползет-ползет, набирает скорость, летит, резко тормозит, останавливается, переводит дух, потом снова стартует, несется через темноту и…все.